Сколько лет цветаевой. «Убийство от режима». Как погибла поэт Марина Цветаева. Годы гражданской войны

Осип, Лиля и Владимир – самое знаменитое трио Серебряного века

Маяковский известен не только плакатными стихами о Ленине и Октябре, но и гениальной любовной лирикой, которой могло бы и не появиться, не повстречай поэт на своем пути Лилю Брик. «Кроме любви твоей, мне нету солнца, а я и не знаю, где ты и с кем», «Мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени», – это строки из стихотворения Маяковского, озаглавленного «Лиличка! Вместо письма». И таких строк, адресованных Брик, полных отчаяния, обожания, боли, мольбы и обещаний, Маяковский написал сотни.

Лиля Брик и Владимир Маяковский

Фото: Государственный музей В.В. Маяковского

Познакомились они в 1915 году, когда Лиля уже была замужем за Осипом Бриком. Поэт в то время встречался с сестрой Лили Эльзой и оказался в квартире супругов в Петрограде. Прочитал им свою поэму «Облаков в штанах» – и тут же посвятил ее хозяйке. Чувство вспыхнуло мгновенно и захватило Маяковского полностью.

Лиля не была писаной красавицей, однако ее шарм и магнетизм покоряли мужчин с первого взгляда. Она разделила с Маяковским его страсть, но при этом сохраняла холодность ума – расставаться с мужем не планировала. Да и сам Осип Максимович закрывал глаза на происходящее. Маяковский посвятил любимой поэму «Флейта-позвоночник» и подарил ей кольцо с гравировкой инициалов Л.Ю.Б. (Лиля Юрьевна Брик), которые складывались в «ЛЮБЛЮ».

Лиля и Владимир на съемках кинокартины «Закованная фильмой», 1918 г.

Фото: Государственный музей В.В. Маяковского

Вскоре Маяковский переехал на квартиру к Брикам. Лиля утверждала: «Я любила, люблю и буду любить Осю больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах. Эта любовь не мешала моей любви к Володе».

Впрочем, существует и другая версия совместной жизни троицы: занимаясь любовью, Брики запирали Маяковского на кухне, а он «царапался в дверь и плакал». Об этом сама Лиля Юрьевна через много лет рассказывала поэту Андрею Вознесенскому.

Фото: Государственный музей В.В. Маяковского

Затем поэт и его «семья» благополучно перебираются из Петрограда в Москву, где им предстоит сменить несколько квартир. Кризис в отношениях между Володей и Лилей разразился только в 1922 году. По настоянию своей музы Маяковский прожил отдельно два месяца, неистово страдал и в итоге написал две поэмы – «Про это» и «Люблю». Лиля Юрьевна считала, что переживания такого рода полезны для творчества, и в каком-то смысле оказалась права.

«На цепь нацарапаю имя Лилино, и цепь исцелую во мраке каторги», – писал поэт. Но эта самая «цепь», однако, не удержала его от нескольких романов – с библиотекаршей Натальей Брюханенко, русской парижанкой Татьяной Яковлевой и американкой Элли Джонс, от которой у него родилась дочь. Каждый раз Лиля считала своим долгом разрушить «опасные связи», удержать Маяковского от женитьбы и вернуть в семью. Тем более что он обеспечивал ее материально. Во время заграничных поездок поэта Брик забрасывала его письмами с просьбами купить «автомобильчик», духи, чулки и платья по последней моде. А сама продолжала воплощать в жизнь теорию свободной любви.

На отдыхе Лиля и Владимир часто оставались вдвоем

Фото: Государственный музей В.В. Маяковского

Среди ее «фаворитов» числились заместитель Наркомфина Александр Краснощеков и режиссер Лев Кулешов. Приписывали ей и отношения с чекистом Яковом Аграновым. Осип Брик, впрочем, тоже не спешил ставить крест на своей личной жизни. В 1925 году он встретил Евгению Соколову-Жемчужную, с которой состоял в гостевом браке вплоть до самой своей смерти в 1945 году. Все это время он продолжал жить с Лилей Юрьевной, Женя лишь приходила к ним гости.

Снова втроем: супруги Брик и возлюбленная Осипа Евгения Соколова-Жемчужная

Фото: Государственный музей В.В. Маяковского

Маяковский застрелился в 1930 году, не найдя счастья со своей последней избранницей, актрисой Норой Полонской. «Лиличка» так и осталась для него любовью всей жизни. В своей предсмертной записке поэт попросил «Товарища правительство» позаботиться о его близких: «Моя семья – это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь – спасибо». Впоследствии Лиля Брик вышла замуж за крупного военачальника Виталия Примакова, а затем – за литературоведа Василия Катаняна. Муза Маяковского покончила с собой в 1978 году, приняв смертельную дозу снотворного, в возрасте 87 лет.

Анна Ахматова, Николай Пунин и Анна Аренс

Роман Ахматовой с искусствоведом и критиком Николаем Пуниным начался в 1922 году. К этому моменту поэтесса уже успела разойтись с первым мужем – поэтом Николаем Гумилевым, и вторым – востоковедом Владимиром Шилейко.

И ты мне все простишь:

И даже то, что я не молодая,

И даже то, что с именем моим,

Как с благостным огнем тлетворный дым,

Слилась навеки клевета глухая…

Так обращалась Ахматова к Николаю Пунину в стихах. Для влюбленных не стал препятствием тот факт, что Пунин был женат на Анне Аренс, которую чаще называл не Аней, а Галочкой. Супруги растили дочку Ирину, жили в четырех комнатах в Фонтанном доме – бывшем Шереметевском дворце. А вот Ахматовой после развода с Шилейко жить было фактически негде.

И через пару лет романтическая история постепенно превратилась в прозаическую, причем довольно причудливую. Анна Андреевна переехала к Пунину. Официально сняла у него комнату, а по сути стала членом семьи, при этом Анна Аренс с дочкой продолжали жить в этой же квартире.

«Худо, что они очутились вместе под одной крышей, – вспоминала Надежда Мандельштам. - Идиллия была придумана Пуниным, чтобы Ахматовой не пришлось хозяйничать, а ему надрываться, добывая деньги на два дома». Беспомощность Ахматовой в быту была всем известна: заштопать чулок – проблема, сварить картошку – достижение. В итоге Галочка готовила и убирала, делая вид, что все так и должно быть. Она же стала и главным добытчиком благодаря стабильной зарплате врача.

Ахматову тем временем перестали печатать, да и сама она практически не писала стихов, денег хронически не хватало. Но однажды в Фонтанном доме появился и поселился ее сын Лев, до этого проживавший с бабушкой. В положении нахлебников существовать никому не хотелось…

«Какие-то получаемые мной гроши я отдавала Пуниным за обед (свой и Левин) и жила на несколько рублей в месяц. Круглый год в одном и том же замызганном платье», – вспоминала Ахматова.

Отношения Пунина и поэтессы продлились 16 лет, затем они расстались, однако Ахматова продолжала жить в Фонтанном доме. Во время блокады Пунины эвакуировались из Ленинграда в Самарканд, а Ахматова – в Ташкент. Анна Аренс, Галочка, верная спутница и законная жена Пунина, не перенесла тягот пути и умерла в 1943 году. После войны обитатели Фонтанного дома вернулись на свои места, но покой был недолгим: в 1949 году Николай Пунин был арестован, осужден и сослан в Заполярье, где и скончался через четыре года.

Анна Ахматова больше не вышла замуж, хотя у нее были романы с врачом-патологоанатомом Владимиром Гаршиным и, возможно, с английским дипломатом Исайей Берлином – во всяком случае, оба удостоились стихотворных посвящений. Умерла поэтесса в 1966 году, ей было 76 лет.

Александр Блок, Любовь Менделеева и Андрей Белый

Будущий поэт Саша Блок и дочь великого химика Люба Менделеева познакомились совсем юными: ему было 17 лет, ей – 16. Поженились они год спустя. Саша был очарован девушкой, в которой увидел возвышенный идеал, свою Прекрасную Даму. При этом многие находили внешность Любы довольно заурядной. Анна Ахматова впоследствии отзывалась о ней так: «Глаза – щелки, нос – башмак, щеки – подушки».

Любовь Менделеева и Александр Блок

Сразу после свадьбы Любе открылась шокирующая правда: оказывается, новоиспеченный супруг вообще не собирался вступать с ней в интимные отношения, считая, что их союз гораздо выше плотских удовольствий, имеющих «темное начало».

Несмотря на это, Любовь Дмитриевна не оставляла попыток соблазнить собственного мужа, и два года спустя ей это наконец удалось. Однако «краткие, по-мужски эгоистические встречи» не приносили радости ни ей, ни ему и вскоре совсем прекратились. Тем временем Любовь Дмитриевна оставалась в центре всеобщего внимания как жена поэта и воплощение вечной женственности, причем Блок сам поддерживал этот культ среди своих близких знакомых – людей творческих и увлекающихся. Вот и друг семьи, поэт Андрей Белый, не смог устоять против романтического ореола, созданного вокруг Любы.

Андрей Белый

Александр Блок

А что же она? «Той весной я была брошена на произвол всякого, кто стал бы за мной упорно ухаживать», – вспоминала Менделеева, и этим «всяким» оказался Белый. Он не скрывал своих чувств ни от Любы, ни от Блока и даже пытался вызвать его на дуэль, однако поединок не состоялся.

Все эти события Блок отразил в пьесе «Балаганчик» (1906). По сюжету Арлекин уводит у Пьеро невесту, прекрасную Коломбину, а та оказывается картонной…

И свила серебристая вьюга

Им венчальный перстень-кольцо.

И я видел сквозь ночь – подруга

Улыбнулась ему в лицо.

Ах, тогда в извозчичьи сани

Он подругу мою усадил!

Я бродил в морозном тумане,

Издали за ними следил.

Нервный и бурный роман Белого и Менделеевой продлился два года. Андрей Белый до последнего не терял надежды развести супругов, плел интриги, писал письма, но тщетно. Люба решила сохранить свой брак. В итоге отвергнутый и несчастный Белый уехал за границу. Он был дважды женат и умер в 1934 году в Москве.

Что касается Любы, то Блок открыто изменял ей – и с актрисой Натальей Волоховой, которой он посвятил стихотворения «Снежная маска» и «Фаина», и с оперной певицей Любовью Дельмас, воспетой им в цикле «Кармен», и с бесчисленными проститутками. На смену выдуманной поэтом Прекрасной Даме пришли живые женщины из плоти и крови, а жена по-прежнему не интересовала его физически.

Волохова Наталия

Роль молчаливой и несчастной спутницы Менделееву не устраивала, и она попыталась найти свое счастье в театре, решив стать актрисой. Периодически у Любы случались короткие, ни к чему не обязывающие романы, а от актера Константина Давидовского она неожиданно забеременела. Признаться мужу долго не решалась. В итоге делать аборт оказалось слишком поздно. Блок повел себя стоически, согласившись принять ребенка как своего, но мальчик родился слабым и прожил всего восемь дней.

Любовь Менделеева

Александр Блок

Поэт горевал по нему не меньше, чем сама Любовь Дмитриевна. Их странный союз продолжался вопреки здравому смыслу до самой кончины Блока в 1921 году. Он умер на руках Менделеевой, которую называл «святым местом в душе». Впоследствии Любовь Дмитриевна стала специалистом по истории балета, написала книгу «Классический танец. История и современность» и мемуары «И быль и небылицы о Блоке и о себе». Умерла в одиночестве в 1939 году в возрасте 57 лет.

Марина Цветаева, Сергей Эфрон и Константин Родзевич

Сергей Эфрон и Марина Цветаева

Марина Цветаева и Сергей Эфрон познакомились в Коктебеле в доме Максимилиана Волошина. Марине было 18, Сергей был на год моложе. Эфрон представлялся ей благородным рыцарем, посланным судьбой:

В его лице я рыцарству верна,

Всем вам, кто жил и умирал без страху! -

Такие – в роковые времена –

Слагают стансы – и идут на плаху.

Не прошло и года, как Сергей и Марина обвенчались. Вскоре у них родилась дочь, которую назвали Ариадной. Анастасия, сестра Цветаевой, так описывает эту семейную идиллию: «Марина была счастлива с ее удивительным мужем, с ее изумительной маленькой дочкой – в те предвоенные годы».

Но затишье продлилось недолго. Как большинству поэтов, Цветаевой, чтобы творить, нужны были сильные эмоциональные потрясения, бурные страсти. Конечно, она искренне любила Сергея, но одного этого чувства было недостаточно. Первым испытанием на прочность для ее брака стала встреча с 29-летней поэтессой Софьей Парнок, которая носила мужские костюмы и короткую стрижку, курила сигары и не скрывала своей склонности к однополой любви. Их роман вспыхнул внезапно и продолжался вплоть до 1916 года. Цветаева посвятила Софье цикл стихотворений «Подруга», включая знаменитое «Под лаской плюшевого пледа…».

Софья Парнок

Марина Цветаева

Кроме того, Цветаевой приписывали краткосрочные отношения с молодым Осипом Мандельштамом. «Простите, но если кроме N люблю еще Генриха Гейне, Вы же не скажете, что я того, первого, не люблю. Значит, любить одновременно живого и мертвого – можно. Но представьте себе, что Генрих Гейне ожил и в любую минуту может войти в комнату. Я та же, Генрих Гейне – тот же, вся разница в том, что он может войти в комнату» – так объясняла Марина свое «донжуанство».

Поэтессе даже в голову не приходило расстаться с мужем. В апреле 1917 года в семье родилась вторая дочь – Ирина. А потом грянула революция, началась Гражданская война. Сергей Эфрон отправился на фронт, воевал на стороне белых. Два года от него не было никаких вестей. Марина осталась с двумя детьми на руках, без денег, в холодной Москве.

Марина Цветаева с дочерью

Младшая дочь умерла от голода в приюте, куда ее определила Цветаева в надежде, что там о ней позаботятся. К 1921 году Эфрон наконец объявился в Константинополе, куда он перебрался вместе с другими белыми офицерами. Семейство воссоединилось в Берлине, затем перебралось в Чехию. И здесь Марина встретила новую любовь – Константина Родзевича, с которым Эфрон сдружился еще в Константинополе. Началось все с невинных совместных прогулок на свежем воздухе. Родзевич стихов Цветаевой не любил и не читал, но это не помешало их роману продлиться около двух лет. Именно ему посвящены знаменитые «Поэма горы», «Поэма конца», «Овраг».

Сергей Эфрон знал об отношениях Марины со своим другом. «Я одновременно и спасательный круг, и жернов на ее шее. Освободить ее от жернова нельзя, не вырвав последней соломинки, за которую она держится. Жизнь моя – сплошная пытка», – писал обманутый муж Максимилиану Волошину.

Марина Цветаева (сидит слева), Сергей Эфрон (стоит слева) Константин Родзевич (сидит справа), 1923 г.

В конце концов Родзевич охладел к Цветаевой и в январе 1925 года уехал из Праги. А 1 февраля у поэтессы родился сын Георгий. «На меня не похож совершенно. Вылитый Марин Цветаев», – говорил Эфрон друзьям. Кто был отцом мальчика, до сих пор доподлинно неизвестно, но подозревать Родзевича оснований было много. Константин судьбой ребенка не интересовался. В дальнейшем он воевал в Испании во время гражданской войны, сражался в рядах французского Сопротивления, попал в концлагерь, откуда был освобожден советскими войсками, и дожил до 93 лет.

26 сентября (8 октября новый стиль) 1892 года в семье профессора Московского университета и талантливой пианистки родилась Марина Ивановна Цветаева. Отец будущей поэтессы, Иван Владимирович, преподавал филологию и искусствоведение, возглавив вскоре после рождения Марины Румянцевский музей и основав Музей изящных искусств. Мать Мария Александровна имела несомненный талант пианистки, к сожалению, раскрыть его в полной мере не удалось, так как она рано, в 1906 году, умерла.

Для Ивана Владимировича Цветаева брак на Марии Александровне был вторым, от первого брака у него было двое детей, вторая жена родила ему двух дочерей – старшую Марину и младшую Настю.

Детство

Детство Марины Цветаевой прошло между семейной дачей в Тарусе и Москвой. Летом большая часть времени проводилась на даче, в остальное время года семья жила в Москве. Цветаеву можно отнести к молодым да ранним – читать будущая поэтесса начала в 4 года, первые стихи вышли из-под пера в 7 лет. Заметны были и музыкальные способности, но заниматься музыкой не нравилось Цветаевой, поэтому развития они не получили.

Финальной точкой детства будем считать 1902 год, когда Марину отправляют на учёбу в Европу, где она изучает науки и языки в пансионах Италии, Швейцарии и Германии до 1905 года. Это важный этап жизни, ведь биография Марины Цветаевой чётко показывает – в это время менялось мировоззрение поэтессы, что сделало её одиночкой по жизни со своим бескомпромиссным мнением и собственным взглядом на людей и события.

Начало творческого пути

В 18 лет Цветаева издаёт первый сборник «Вечерний альбом», в который включены первые 111 стихов поэтессы. Сборник издавался на личные средства и нашёл больше положительных отзывов в литературной среде России. В него включены ранние, по большей части, сырые и наивные стихотворения. Валерий Брюсов назвал сборник «личным дневником», зато Максимилиан Волошин стихи похвалил, отметив, что Цветаева «умеет передавать оттенки». Похвалил сборник и Гумилёв .

Сама Цветаева позже писала, что

«Первый сборник помог очертить ориентиры творчества, найти взаимосвязь конфликтов земли и неба, быта и бытия».

Второй сборник, изданный в 1912 году под названием «Волшебный фонарь» набрал больше критики. Гумилёв сказал, что это подделка на стихи, потому что тематически и духовно он дублировал «Вечерний альбом». Сама же поэтесса считала, что первые два сборника вообще не стоит разделять – «по сути это одна книга» (автобиография).

Этим двум сборникам стоит уделить особое внимание поклонникам поэтессы, так как в них сформировался стиль Цветаевой, в них она научилась передавать мысли читателям в удобной для них и доступной для себя форме.

1913-1914 годы закрепляют формирование стиля Цветаевой, в эти годы раннего творчества пишется много знаковых и пророческих стихотворений, например, «Реквием» и «Мне нравится, что вы больны не мной»:

Мне нравится, что вы больны не мной,
Мне нравится, что я больна не вами,
Что никогда тяжелый шар земной
Не уплывет под нашими ногами. (читать полностью)

Личная жизнь

Замуж Цветаева выходит в 1912 году за офицера Сергея Эфрона, который на всю жизнь стал единственным мужем и лучшим другом. В браке родилась дочь Ариадна, судьба которой также оказалась не из лёгких.

Сергей после революции выступил на стороне Деникина, который был разбит и Эфрон вынужденно бежал в Европу. Марина не пела оды Октябрьской революции, считая её «бунтом сатанинских сил», поэтому её в первые годы после революции не публиковали. Не было у Марины и плотных контактов с другими поэтами СССР, она всегда была в сторонке, стояла особняком и имела своё мнение на происходящие в России события.

Марина добивалась возможности уехать к мужу за границу и получила разрешение от советской власти в 1922 году. Марина и Ариадна недолго прожили в Берлине и переехали в Прагу, так как муж учился в это время в Пражском университете. В Праге соединившаяся семья жила до 1925 года, до рождения сына Георгия, после чего переехала в Париж. К личной жизни Цветаевой мы вернёмся в последней трагической главе, сейчас же посмотрим, на этап европейского творчества поэтессы.

Цветаева была очень влюбчивым человеком – без любви она также не могла существовать, как и без стихов. Романы Марины исчислялись десятками, причём не всегда это были мужчины, стоит вспомнить только Соню Парнок (её Эфрон даже хотел вызвать на дуэль). Отношения с ней продолжались параллельно с замужеством, даже сразу после венчания. Мимо внимания не прошёл даже Пастернак, но там у них далеко не зашло. Самый серьёзный роман на стороне случился в Праге с Константином Родзевичем – Марина даже ушла из только восстановившейся семьи, хотя вскоре вернулась к Эфрону.

Странно играла с Цветаевой судьба – именно Родзевич завербовал в ГПУ мужа Сергея Эфрона, именно между ними она выбирала полтора года, но ушла к мужу. Отчасти потому что жалела Сергея, отчасти потому что Родзевич её бросил.

Жизнь в Европе

Европейская «прописка» длилась до 1939 года, года семья возвращается в Россию. За время европейской «ссылки» Марина написала поэмы «Поэма Конца», «Поэма Горы», «С моря», «Крысолов» и ещё ряд знаковых произведений. Большинство из написанного в этот период не было опубликовано, так как характер Цветаевой не позволил ей найти поддержку в эмигрантской среде. Марина не желала участвовать ни в каких политических союзах, было против интриг и не стала сторонницей заговоров против СССР, хотя и негативно относилась к советской власти.

Достаток был минимален, жить часто приходилось впроголодь и снимать недорогие комнаты в деревне или пригороде Парижа. Ещё одна причина частой смены места жительства была в том, что Марина плохо уживалась с соседями и хозяевами жилья. Если бы не редкая, но меткая материальная помощь небольшого круга почитателей Цветаевой, то возможно семье пришлось бы раньше вернуться на Родину.

Марина пишет в Европе не только стихи, но и в 1926 году издаёт статью «Поэт о критике», после чего её часто зовут на творческие вечера, но и круг недругов расширяется. В статье поэтесса подвергает критике критиков, что пришлось последним не по душе. Бунин «получает по шее» в статье за критику Есенина , а Зинаида Гиппиус за Пастернака. Бунин отыгрался на литературно-публицистическом журнале «Весть», который начал выпускать Эфрон, муж Марины. Он назвал журнал «скучным и дурным», что было больно слышать Сергею.

Постепенно интерес в Европе к Цветаевой снижался, за глаза её называли «большевичкой», хотя никакой лести в сторону советской власти Марина не писала. Эфрон чаще становился на поддержку новой власти, но насколько это было искренне из уст русского офицера большой вопрос. Позже стало известно, что Эфрон с 1931 года был сотрудником НКВД, которое после и поставит точку в его биографии.

Цветаева, находясь в Европе, отлично знала о судьбе царской семьи и в 1930 году решила передать свой взгляд на трагические события в «Поэме о Царской семье», хотя и понимала, что произведение не найдёт отклика по ряду причин. Писала ради долга сказать. Сегодня из поэмы сохранился лишь фрагмент «Сибирь»:

От Ходынского Поля красного
До веселого и красивогоАлексея Кровоточивого
На последнюю каплю - щедрого!
Половина - давно ли первого? -
Осиянного и весеннего -Часа - царствованья я- последнего
На Руси...
Не страшитесь: жив...
Обессилев - устав - изныв
Ждать, отчаявшись - на часы!
Спит Наследник всея Руси.

Цветаева с детства была неординарной личностью, поэтому её жизнь наполнена интересными событиями. В 16 лет Марина сделала попытку самоубийства на фоне безответной любви – пистолет дал осечку. Со смертью поэтесса играла не раз и после этого. Так, после возвращения в СССР она вполне серьёзно заявляла, что повесится, если за ней придут из НКВД. Хватит о грустном.

В юности кто-то сказал Цветаевой, что для того чтобы волосы завивались надо побрить голову. Марина делала это раз десять. Другой поделился, что шампиньоны помогают похудеть и Марина несколько недель питалась только ими. В 16 лет Цветаева послала дворника за настойкой – пила и бросала бутылки в окно. По тем временам – это кошмар.

Чуть позже Марина разместила брачное объявление и потом долго смеялась, когда в дом повадились, не первой свежести, женихи. Однажды ей так понравилась работа художника, к которому она пришла, чтобы он написал портрет, что уходя, она под платьем унесла с собой эскизы.

Всю жизнь, с раннего детства и до смерти Цветаева вставала с первыми петухами, обливалась ледяной водой и пила крепкий кофе. Никогда не была привередлива в одежде – предпочитала модным нарядам мешковатое платье и обязательные бусы.

Икона, перед которой венчались Сергей Эфрон и Марина Цветаева, сейчас находится в Москве, в церкви Воскресенья Словущего, что в Брюсовом переулке. Венчались молодые в Палашах, в церкви Рождества Христова, но после революции храм разрушили, а церковную утварь выкинули. Местная бабушка нашла икону, привела её в порядок и вернула в патриархию.

Возвращение на плаху

Возвращение семьи Цветаевой на Родину начинается в 1937 году. Весной в СССР уезжает Ариадна, осенью муж Сергей, вслед за ними в 1939 году едет и Марина с сыном. Поэтесса знала, что отъезд не принесёт ничего хорошего, ещё в 1932 году она писала Тресковой, что

«В СССР ей просто заткнут рот.»

Так и случилось. В 1932 году пишется стихотворение "Родина" , которое позже оценивали строгие экзаменаторы посольства и НКВД, оценили и дали добро. К чему привело "добро" скоро станет ясно.

Поселили Марину на даче НКВД, к этому времени муж уже был арестован, что вынудило Цветаеву в конце 1939 года писать Берии «покаянное письмо». В нём говорится, что она своим возвращением хочет избавиться от одиночества, воссоздать семью и дать сыну будущность. Ничего не получилось, в конце лета 1939 арестована дочь, через пару месяцев муж, а Берия на письмо не ответил. Одиночество снова окружило Цветаеву, причём это было ещё более плотное кольцо, чем в Европе, ведь в СССР не было семьи и нельзя писать, точнее, нельзя публиковаться.

Муж вскоре был расстрелян (вот и вернулся), дочь Ариадна долгие годы провела в лагерях и была реабилитирована только после смерти Сталина.

Марина берётся за переводы и с трудом зарабатывает на жизнь. Надежда на выход сборника стихов рухнула, так как в рецензии Зеленского (герой-рецензиант) указано на «искажение души продуктами капитализма».

В начале войны Цветаева решатся на эвакуацию, сначала она с сыном оказывается в Елабуге, затем в Чистополе, где Марине пришлось просить, чтобы её оставили в этом города и разрешили работать посудомойкой. Собрание писателей на это согласилось, но мыть посуду не пришлось. Она едет к сынку в Елабугу, где 31 августа 1941 года покончила жизнь самоубийством (повесилась). Потеряв большую часть семьи, находясь в нищете и не имея возможность писать, Марина не вынесла страданий, её загнали в угол.В последние недели жизни в Елабуге Цветаевой пришлось стирать бельё местному милиционеру, чтобы свести концы с концами. Можно представить атмосферу, поэтому судить не будем.

В самоубийстве есть и странности. Так Цветаева в доме Бродельщиковых начала жарить рыбу, потом, даже не сняв синего фартука, полезла в петлю. Возможно, боль копилась и в какой-то момент чаша переполнилась.

Много позже, в 1990 году церковь дала согласие на отпевание Цветаевой. Для получения разрешения на отпевание к патриарху Алексию II обратилась сестра поэтессы и диакон Андрей Кураев. Просьбы была удовлетворена, на этом в биографии Цветаевой можно ставить точку, хотя стихи поэтессы переживут ещё ни одно поколение.

Могилы Цветаевой нет, есть лишь табличка, на которой указано, что в этой стороне кладбища она захоронена.

Фильм "Роман её души"

Предлагаю документальный фильм о Марине Цветаевой "Роман её души", в котором открываются тайны её взаимоотношений с мужем Эфроном и жизни в эмиграции (пражский период).

Марина Ивановна Цветаева - выдающаяся русская поэтесса, знаменитая также за пределами родной страны. Первые подвиги на литературном поприще девочка совершила еще в шесть лет, написав свой дебютный стих.

Годы жизни: с 1892 по 1941 год. Родилась поэтесса 26 сентября или 9 октября по старому стилю в Москве в семье интеллигентов: отец Иван Владимирович преподавал в Московском университете и там же возглавлял кафедру истории и теории искусств. Кроме того он являлся служащим Румянцевского и Московского Публичного музеев. Мать Марины Мария Александровна, в девичестве Мейн, умерла довольно рано, девочке на тот момент едва исполнилось 14 лет. О маме у Марины остались самые теплые воспоминания, она не раз подчеркивала, что их отношения всегда имели близкий духовных характер.

После смерти матери, семья, состоящая еще из двух сестер и брата, осталась на попечении отца. В этом окружении Марина чувствовала себя одиноко, была замкнутой и скрытной девушкой. Ее верными спутниками на тот момент стали книги. Надо сказать, что к литературе романтическая натура девушки тяготела с особым рвением. В 1903 году Марина прослушала курс лекций в интернате Лозанны в Швейцарии, а позже обучалась в немецком пансионе и постигала азы старой французской литературы в Сорбонне.

Собственные произведения Цветаевой впервые увидели свет в 1910 году, когда был опубликован ее первый стихотворный сборник «Вечерний альбом». Однако, на тот момент, девушка не ставила перед собой цели стать великой поэтессой: стихи были для нее отдушиной и одним из способов самовыражения. А уже спустя два года вышел следующий сборник «Волшебный фонарь».

1913 год стал годом рождения сразу двух книг, которые в полной мере отражали творческий рост автора и ее большую духовную зрелость как личности. До сих пор Цветаева не относила себя к литературным кругам и практически не общалась с коллегами по писательскому ремеслу. Единственным исключением стал ее близкий приятель Волошин, ему девушка посвятила очерк «Живое о живом». В его компании летом 1911 года в Коктебеле Марина познакомилась с Сергеем Эфроном. В душе девушки вспыхнули чувства, она буквально преклонялась перед идеальным образом нового знакомого, воплотившим в себе романтическую рыцарскую натуру. Ему она посвящала проникновенные строки и говорила о том, что наконец-то смогла познать счастье взаимной любви в жизни, а не на страницах романов. В начале 1912 года пара обвенчалась, а 5 сентября на свет появилась дочь Марины и Сергея Ариадна.

В процессе взросления Цветаевой и становления ее в роли матери и жены, растет и стиль ее поэзии. Она осваивает новые стихотворные размеры и приемы выразительности. Цикл «Подруга» прослеживает более зрелую манеру написания, на смену возвышенной патетике приходят повседневные бытовые детали и обилие неологизмов и просторечий. Лирику Цветаевой начинает пронзать некая трагедия и реалии страшной и не всегда справедливой современной жизни. В 1915 году муж Марины бросает учебу в связи с началом Первой мировой войны и уходит служить на военный поезд братом милосердия. Цветаева чутко откликается на происходящие в ее жизни нерадостные события циклом стихов, где выражает свою ненависть и презрение к войне и Родине, вынужденной вести боевые действия против столь родной для нее с детства Германии.

Затем гражданская война разлучила Марину и двух маленьких дочерей с отцом семейства, вставшим на сторону Временного правительства. В течение 1917-1920 годов она, оставаясь в голодной Москве, пишет стихи, прославляющие подвиг Белой армии, позже объединенные ее в сборник «Лебединый стан». Книге было суждено увидеть свет лишь после смерти Марины в 1957 году на Западе. Не имея возможности прокормить дочерей, Цветаева помещает их в приют, вскоре в 1920 году младшая Ирина умирает. Ей мать посвящает стих «Две руки, легко опущенные» и цикл «Разлука». В 1922 году Цветаева и Ариадна уезжают из ненавистной ей «новой» страны в Германию, где издает сборник «Ремесло». Далее на протяжении 4 лет вместе с мужем она оставалась в пригороде Праги. Там в 1925 году у семьи родился сын Георгий. Последующие годы были ознаменованы новыми свершениями на литературном поприще, очередным переосмыслением своего творчества и новыми произведениями, напечатанными на страницах зарубежных изданий.

1930 год ознаменовался творческим кризисом, подкрепленным общим неприятием просоветских взглядов ее мужа, хлопотавшим о возвращении на Родину. В 1937 году Эфрон вследствие причастия к грязному убийству бывшего советского спецагента, вынужден уехать скрываться в СССР. Вслед за ним мать покидает и Ариадна. В 1939 году Цветаева также была вынуждена покинуть страну с сыном и уплыть к берегам далекой Родины.

За политические убеждения были арестованы муж и дочь Цветаевой, а позже расстрелян Эфрон. Будучи родственнице «врагов народа» поэтесса скиталась без постоянного жилья и средств к существованию. С началом войны в 1941 году Цветаева с сыном эвакуировалась в Елабугу, где так и не смогла устроиться на работу. Обвиненная сыном в их тяжелом материальном положении, поэтесса 31 августа 1941 года ушла из жизни.

Марина Ивановна Цветаева.

Последние дни

По утверждению Елены Поздиной, старшего научного сотрудника Литературного музея Марины Цветаевой, находящегося в Елабуге, тщательно исследовавшей жизнь и творчество великой поэтессы, Марина Цветаева жила как поэт и умерла тоже как истинный поэт.

Не секрет, что творческая жизнь Цветаевой прошла под знаком скандала. Пересуды и обсуждения шокирующих подробностей из ее жизни продолжаются и по сей день. Неудивительно, что до сих пор так и не выяснено, какие из них действительно имели место, а какие были просто выдуманы склонной к распространению порочащих слухов толпой и заинтересованными лицами из государственного аппарата.

До сих пор непонятно, по какой причине Цветаева все же решилась так радикально решить все свои проблемы, одним махом освободившись и от постылой жизни, и от борьбы за свое существование. Самоубийство – необратимый шаг, и решиться на него можно только в страшном душевном смятении или же по трезвому расчету, впрочем, как выяснили историки, второе к Цветаевой ни в коей мере не относилось, поскольку она, как и всякий поэт, любила жизнь, тем более свою, и много лет боролась за свое существование.

Несмотря на то, что причины, которые подтолкнули поэтессу к роковому решению, так и остались до конца не выясненными, можно предположить, что это была совокупность непроходящей нищеты, душевного нездоровья, притеснений НКВД и сама Елабуга – бесцветная и безгранично жестокая провинция, куда Цветаеву привела жизнь.

Однако самоубийство обычно происходит вдали от чужих глаз и, по мнению самой Цветаевой, сказавшей эти слова о Маяковском, «длилось оно не спуск курка». По мнению исследователей, Цветаева еще задолго до своей смерти размышляла о самоубийстве, как бы программируя на него свое сознание, ведь недаром важную роль в ее творчестве играла тема смерти и сопутствующих ей негативных эмоций, достаточно вспомнить хотя бы ее известное произведение, написанное незадолго до смерти, которое так и называлось – «Смерть»:

Смерть – это нет,

Смерть – это нет,

Смерть – это нет.

Нет – матерям,

Нет – пекарям.

(Выпек – не съешь!)

Смерть – это так:

Недостроенный дом,

Недовзращенный сын,

Недовязанный сноп,

Недодышанный вздох,

Недокрикнутый крик.

Я – это Да,

Да – навсегда,

Да – вопреки,

Да – через всe!

Даже тебе

Да кричу, Нет!

Стало быть – нет,

Стало быть – вздор,

Календарная ложь!

Что же привело к формированию в ее мозге суицидальных идей, ведь родилась и выросла она во вполне респектабельной и уважаемой семье?

Марина Цветаева родилась в 1892 году в Москве. Ее мать была известной в то время пианисткой, ученицей А. Г. Рубинштейна, а отец – профессором столичного университета, основавшим в районе Волхонки Музей изящных искусств.

Детство Марины Цветаевой прошло за границей. Она много времени провела в Швейцарии, Франции, Италии и Германии, сопровождая свою медленно умиравшую от чахотки мать на различных курортах и в оздоровительных заведениях.

Частые переезды не давали девочке возможности постоянно учиться в одном и том же учебном заведении. В конечном итоге ее образование начало пестрить разноцветными лоскутами разнородных и часто никак не скомпонованных знаний, почерпнутых в российских гимназиях, пансионах Фрейбурга и Лозанны. Богато одаренная от природы, девочка быстро овладела немецким и французским языками.

Становление Марины Цветаевой как поэтессы тесно связано с деятельностью московских символистов. Она свела близкое знакомство с В. Я. Брюсовым, который оказал сильное влияние на формирование ее ранних поэтических мировоззрений. Подружившись с Л. Л. Кобылинским, Цветаева стала принимать участие в мероприятиях, организуемых руководством издательства «Мусагет».

Большое влияние на становление поэтического дара Цветаевой оказал М. А. Волошин, когда она гостила у него в Крыму. В своих первых сборниках стихов «Волшебный фонарь» и «Вечерний альбом», а также в поэме «Чародей» поэтесса отдавала предпочтение детальному и очень точному описанию прогулок по бульвару, домашнего быта, портретов друзей и знакомых, отношений между членами ее семьи. Все это пронизано духом юности и детской простоты, которую Марина спустя какое-то время утратила, перейдя на более сентиментальные темы. В ее произведении «На красном коне» хорошо видно, как прежний простодушный стиль изложения переходит на романтический и интригующий, свойственный большинству сказочных поэм и баллад.

В 1920-х годах творчество Цветаевой стало еще более зрелым. Из-под ее пера вышли книги «Ремесло» и «Версты», в которых все так же присутствует дух сказки, но уже с более серьезной политической и социальной подоплекой. Тут же имеется и цикл стихотворений, посвященных современникам Цветаевой, поэтам А. А. Ахматовой, А. А. Блоку и другим, а также реальным историческим личностям или таким легендарным литературным героям, как Марина Мнишек и Дон Жуан.

Если сравнивать Марину Цветаеву с другими российскими поэтами, можно увидеть, что их творчество существенно разнится благодаря мотивам их произведений. Если у Есенина, Пушкина и Брюсова в творчестве преобладает возвышенный романтизм, пронизанный духом надежды, особенно в любовной лирике, то в произведениях Цветаевой, напротив, ведущими являются мотивы горя, обездоленности, отчаяния и сопереживания угнетаемым и гонимым, к которым поэтесса причисляла и себя.

С 1918 по 1922 год Марина проживала в охваченной революцией Москве, с трудом перебиваясь случайными приработками, вынужденная практически одна содержать своих малолетних детей. В это время ее муж С. Я. Эфрон служил в белой армии, поэтому Цветаева терпела многочисленные неудобства. В довершение ко всему и сама поэтесса активно сочувствовала белому движению, смело объявив об этом в своем сборнике стихов под названием «Лебединый стан».

С 1922 года Цветаева начала вести эмигрантскую жизнь. Она некоторое время жила в Берлине, затем в Праге, потом, в 1925 году, в Париже. Она постоянно ощущала нехватку денег и элементарных вещей, в том числе и еды. Критики и земляки-эмигранты с каждым днем относились к ней со все большей враждебностью.

В 1937 году муж Цветаевой, Сергей Эфрон, мечтая, наконец, вернуться в СССР, согласился стать заграничным агентом НКВД. Но прошло совсем немного времени, и он неожиданно обнаружил, что оказался замешанным в заказном политическом убийстве. Понимая, что лишних и слишком умных свидетелей нигде не любят, он бежал из Франции, вернувшись, наконец, в Москву. Вскоре Марина с сыном вслед за Сергеем и дочерью также вернулись на родину.

Через несколько месяцев, в 1940 году, в Москве и начался роковой для Марины Цветаевой путь, в конце концов приведший ее к смерти. Тогда она, уже отчаявшаяся найти для себя место в новом послереволюционном мире, писала в дневнике: «Меня все считают мужественной. Я не знаю человека робче, чем я. Боюсь всего. Глаз, черноты, шага, а больше всего – себя, своей головы, если эта голова – так преданно мне служащая в тетради и так убивающая меня в жизни. Никто не видит, не знает, что я год уже (приблизительно) ищу глазами – крюк...».

Итак, Марина уже напрямую говорит о крюке, год спустя которым все-таки решится воспользоваться. Что же подтолкнуло ее к этому? Возможно, последним гвоздем в крышке уже маячившего на горизонте гроба стал арест ее близких людей, настигший Марину ровно за год до того, как была сделана эта запись в дневнике. Адриана и Сергей Яковлевич Эфрон, дочь и муж Цветаевой, были схвачены полицией и отправлены одна в тюрьму, другой – на плаху.

Следом за первой в дневнике Цветаевой появилась еще одна запись: «Я год примеряю смерть. Все уродливо и страшно. Проглотить – мерзость, прыгнуть – враждебность, исконная отвратительность воды. Я не хочу пугать (посмертно), мне кажется, что я себя уже – посмертно – боюсь. Я не хочу умереть. Я хочу не быть. Вздор. Пока я нужна... но, Господи, как я мала, как я ничего не могу! Доживать – дожевывать. Горькую полынь».

Но все же, несмотря ни на что, Марина Цветаева была сильной, и хотя несчастье, обрушившееся на семью, подкосило ее, у женщины все же оставалось немного сил на последний рывок вверх, к воздуху. Ей надо было жить хотя бы ради сына. Однако злая судьба не дала ей этой возможности, отобрав смысл жизни любой творческой личности – Цветаеву перестали печатать.

Если в эмиграции ее произведения хоть как-то доносились напечатанным словом до читателей, то после возвращения в Москву даже эта ниточка, связывающая ее с литературными кругами России, прервалась.

Арест дочери, гибель мужа, запрет на распространение произведений, война, эвакуация, унижения, нищета, затем Елабуга, Чистополь и опять мысли о самоубийстве... Круг замкнулся, и злосчастный «крюк» вновь возник на горизонте жизни Цветаевой.

Последние дни Марины Цветаевой прошли в безвестной пелене отчаяния. Во многом душевное состояние поэтессы можно почувствовать, прочитав воспоминания о предсмертном периоде ее жизни Лидии Чуковской, которая опубликовала их в книге «Предсмертие».

Вот первые впечатления Чуковской от встречи с Цветаевой в тот период: «Женщина в сером поглядела на меня снизу, слегка наклонив голову вбок. Лицо того же цвета, что берет: серое. Тонкое лицо, но словно припухшее. Щеки впалые, а глаза желто-зеленые, вглядывающиеся упорно. Взгляд тяжелый, выпытывающий.

– Как я рада, что вы здесь, – сказала она, протягивая мне руку. – Мне много говорила о вас сестра моего мужа, Елизавета Яковлевна Эфрон. Вот перееду в Чистополь, и будем дружить.

Эти приветливые слова не сопровождались, однако, приветливой улыбкой. Вообще никакой улыбкой – ни глаз, ни губ. Ни искусственно светской, ни искренне радующейся. Произнесла она свое любезное приветствие голосом без звука, фразами без интонации. Я ответила, что тоже очень, очень рада, пожала ей руку и заспешила на почту».

8 августа 1941 года Цветаева вместе с ребенком присоединилась к группе литераторов, которые собирались ехать в Елабугу и Чистополь, и вместе с ними села на пароход «Чувашская республика». 18 августа пароход прибыл в Елабугу, Цветаева с сыном сошла на берег и сразу же занялась поисками жилья и работы.

Известно, что только через несколько дней, 21 августа, она наконец-то нашла себе более чем скромное жилье – отгороженный занавеской угол в маленькой и бедной избе на Ворошиловской улице, где поселилась с сыном. Угол был настолько маленький, что они едва помещались там.

Цветаева, понимая, что для того, чтобы жить, необходимы деньги, села на пароход и уехала в Чистополь, чтобы попытаться устроиться там на какую-нибудь работу и купить немного еды. Ее записи в дневнике полны скорби и покорности судьбе: «Я когда-то умела писать стихи, теперь разучилась... Я ничего не могу...»

26 августа поэтесса написала прошение: «В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда». Отдавая записку в руки секретаря, женщина прекрасно понимала, что столовая, где она мечтает работать, будет открыта только в начале осени.

В произведении «Предсмертие» Лидия Чуковская описала свою очередную встречу с Мариной Цветаевой, произошедшую как раз в то время, когда поэтесса пришла узнать ответ членов парткома на свое прошение: «...Лестница. Крутые ступени. Длинный коридор с длинными, чисто выметенными досками пола, пустая раздевалка за перекладиной; в коридор выходят двери – и на одной дощечка: „Парткабинет“. Оттуда – смутный гул голосов. Дверь закрыта.

Прямо напротив, прижавшись к стене и не спуская с двери глаз, вся серая, – Марина Ивановна.

– Вы?! – так и кинулась она ко мне, схватила за руку, но сейчас же отдернула свою и снова вросла в прежнее место. – Не уходите! Побудьте со мной!

Может быть, мне следовало все-таки постучаться в парткабинет? Но я не могла оставить Марину Ивановну».

Лидия Чуковская принесла для Марины Цветаевой стул и сочувственно оглядела ее. Та выглядела очень плохо. Осунувшаяся, подурневшая женщина ничем не напоминала прежнюю Марину Цветаеву, стихи которой заставляли сходить с ума как мужчин, так и женщин. Судьба вдоволь поиздевалась над ней, вынудив приползти как за милостыней к двери парткома и униженно просить предоставить ей хоть какую-то работу: «Сейчас решается моя судьба, – проговорила она. – Если меня откажутся прописать в Чистополе, я умру. Я чувствую, что непременно откажут. Брошусь в Каму».

Встревоженная нездоровым видом и горячими словами случайно встреченной знакомой, Чуковская стала ее уверять, «что не откажут, а если и откажут, то можно ведь и продолжать хлопоты. Над местным начальством существует ведь еще и московское. (“А кто его, впрочем, знает, – думала я, – где оно сейчас, это московское начальство?”) Повторяла я ей всякие пустые утешения. Бывают в жизни тупики, говорила я, которые только кажутся тупиками, а вдруг да и расступятся. Она меня не слушала – она была занята тем, что деятельно смотрела на дверь. Не поворачивала ко мне головы, не спускала глаз с двери даже тогда, когда сама говорила со мной».

Когда дверь парткома наконец-то открылась, в коридор вышла и печально посмотрела на Марину Вера Васильевна Смирнова, которая охотно хлопотала за поэтессу. «Цветаева поднялась навстречу Вере Васильевне резким и быстрым движением, – вспоминала Чуковская, – и взглянула ей в лицо с тем же упорством, с каким только что смотрела на дверь. Словно стояла перед ней не просто литературная дама – детская писательница, критик, – а сама судьба».

В этом была вся Марина. С отвагой и дерзостью, которой славились многие российские поэты, готовые принять вызов судьбы и бросить его обратно, она ждала приговор. «Вера Васильевна заговорила не без официальной суховатости, и в то же время не без смущения. То и дело мокрым крошечным комочком носового платка отирала со лба пот. Споры, верно, были бурные, да и жара.

– Ваше дело решено благоприятно, – объявила она. – Это было не совсем легко, потому что Тренев категорически против. Асеев не пришел, он болен, но прислал письмо за... В конце концов Совет постановил вынести решение простым большинством голосов, а большинство – за, и бумага, адресованная Тверяковой от имени Союза, уже составлена и подписана. В горсовет мы передадим ее сами, а вам сейчас следует найти себе комнату. Когда найдете, – сообщите Тверяковой адрес – и все».

После этого Вера Васильевна предложила Цветаевой поискать себе жилье в районе улицы Бутлерова и, подумав, добавила: «Что касается вашей просьбы о месте судомойки в будущей писательской столовой, то заявлений очень много, а место одно. Сделаем все возможное, чтобы оно было предоставлено вам. Надеюсь – удастся.

– Вера Васильевна простилась и ушла в парткабинет заседать. А мы по лестнице вниз.

Я ничего ни от кого не слыхала ранее ни о грядущей столовой..., ни о месте судомойки, на которое притязает Цветаева. О, конечно, конечно, всякий труд почетен! И дай ей бог! Но неужели никому не будет стыдно: я, скажем, сижу за столом, хлебаю затируху, жую морковные котлеты, а после меня тарелки, ложки, вилки моет не кто-нибудь, а Марина Цветаева? Если Цветаеву можно определить в судомойки, то почему бы Ахматову не в поломойки, а жив был бы Александр Блок – его бы при столовой в истопники. Истинно писательская столовая».

28 августа Цветаева села на пароход и вернулась к сыну в Елабугу. На другой день Георгий, сын Цветаевой, написал в своем дневнике, что его мать так и не смогла нигде найти работу. В качестве единственного варианта ей предложили занять должность переводчицы в НКВД, где она должна была переводить с немецкого на русский. Узнав об этом факте из биографии поэтессы, многие начали думать о том, что Цветаеву хотели «завербовать» органы государственной власти.

Как провела Цветаева предпоследний день в своей жизни, известно мало. Но можно предположить, что она была на грани отчаяния. Последний день в ее жизни, 31 августа, был выходным – воскресеньем, а следовательно, люди, проживающие в одном доме с Цветаевой, отсутствовали. Поэтесса решила этим воспользоваться. Она написала три записки: сыну Георгию, людям, которые возьмут на себя хлопоты, связанные с ее похоронами, и Асеевым.

Незадолго до этого она с болью и отчаянием обреченного писала: «Почему вы думаете, что жить еще стоит? Разве вы не понимаете будущего?». А потом подвела итог: «Нет будущего. Нет России», – ведь с Россией она прежде всего ассоциировала себя.

Днем 31 августа Марина Цветаева повесилась, покончив с собой и со своим нищенским существованием, лишенным даже маленького лучика надежды.

На третий день, 2 сентября, Марину Ивановну Цветаеву тихо похоронили в одной из бесчисленных могил Елабужского кладбища. Место ее последнего упокоения до сих пор не найдено. Незадолго до своей смерти Марина, словно бы уже предчувствуя скорый конец, написала удивительное по своей эмоциональной силе произведение, которое стало ее предсмертным реквиемом самой себе:

Умирая, не скажу: была.

И не жаль, и не ищу виновных.

Есть на свете поважней дела

Страстных бурь и подвигов любовных.

Ты, – крылом стучавший в эту грудь,

Молодой виновник вдохновенья -

Я тебе повелеваю: – будь!

Я – не выйду из повиновенья.

Даниил Иванович Хармс. Детский поэт, который писал для взрослых

Даниил Иванович Ювачев родился в Санкт-Петербурге в 1905 году. Ювачев – его настоящая фамилия, псевдоним Хармс он взял значительно позднее.

Точная дата рождения Даниила Ювачева неизвестна. Иногда этот день отмечали 17 декабря, иногда 12 января. Сам Даниил Ювачев в своем автобиографическом произведении «Как я родился» предлагал официально записать день своего рождения 1 января 1906 года, но эту идею не поддержали, и принято стало считать днем рождения Д. Ювачева 17(30) декабря.

Отец Даниила был морским офицером и в 1883 году принимал участие в революционном движении, за что был привлечен к суду. В 1884 году по «делу 14-ти» его приговорили к смертной казни. Впоследствии этот приговор заменили 15-летним заточением, четыре года из которых он провел в одиночной камере в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях, а остальные на каторге. Там отец Даниила Хармса написал большое количество книг, в том числе и на религиозные темы: «Восемь лет на Сахалине» (1901), «Между миром и монастырем» (1903), «Шлиссельбургская крепость» (1907), «Тайны Царства Небесного» (1910).

За время своей каторги он очень сильно изменился – из революционера и атеиста превратился в государственника и ревностного христианина.

В это время у Ивана Ювачева начала проявляться склонность к мистике. И все это несмотря на то, что он был членом-корреспондентом физического отделения Академии наук. Отрицая признанное большинством толкование Священного Писания, приведенное в религиозных брошюрах, он даже имя для своего сына выбрал не просто так.

Рождению мальчика предшествовали три события. Первое – это то, что его рождение совпало с днем памяти святого Даниила. Второе – отец Хармса увидел этого древнееврейского пророка во сне. Третье – имя Даниил переводится как «Суд Божий», и Иван Ювачев видел в этом священный знак из-за событий, связанных с революцией 1905 года. Таким образом, Даниил Ювачев с самого своего рождения соединил в себе определенную долю мистики и реализма.

Мать Даниила Ювачева была дворянкой и также имела отношение к каторжной жизни: в 1900-е годы она содержала в Петербурге приют для бывших каторжанок.

Даниил Ювачев учился в немецкой школе (Петершуле), находившейся в Санкт-Петербурге и считавшейся привилегированной. Благодаря этой школе Даниил довольно основательно изучил иностранные языки – немецкий и английский.

В 1924 году Ювачев поступил в Ленинградский электротехникум, но через год был оттуда отчислен за «неактивность в общественных работах» и «слабую посещаемость». После этого он решил более не заниматься своим образованием в учебных заведениях и все свое время полностью посвятил литературной деятельности. В это время основным его доходом были гонорары за публикации.

Даниил, наряду с писательством, стал заниматься и самообразованием, более всего ему нравилось заниматься философией и психологией. Об этом он написал в своем дневнике.

Ювачеву очень нравилось творчество поэта А. В. Туфанова, он почувствовал в себе «силу стихотворства» во многом благодаря его стихотворениям.

А. В. Туфанов в свою очередь был последовтелем В. В. Хлебникова, книга которого «К зауми», написанная им в 1924 году, была в то время очень популярна. Также В. В. Хлебниковым в марте 1925 года был основан Орден Заумников. Среди главных фигур здесь был и Ювачев, которому принадлежал титул «визирь зауми».

Благодаря А. В. Туфанову Д. Хармс познакомился с учеником поэта-«хлебниковца» А. Введенским, на творчество которого оказал влияние И. Г. Терентьев. Перу А. Введенского принадлежит множество агитпьес, например «актуализующая» сценическая обработка «Ревизора», которую впоследствии спародировали в «Двенадцати стульях» И. Ильф и Е. Петров.

А. Введенский являлся наставником Д. Ювачева, к тому же между ними сложилась крепкая дружба. Тем не менее неправильно было бы утверждать, что их объединяет какое-то общее направление в творчестве. В творчестве А. Введенского присутствует определенная дидактическая установка, а у Ювачева установка скорее игровая.

Благодаря А. Введенскому Даниил Ювачев познакомился с довольно известными людьми – Л. Липавским и Я. Друскиным, которые впоследствии стали его друзьями. Я. Друскин и Л. Липавский закончили философское отделение факультета общественных наук. Их учителем был русский философ Н. О. Лосской, высланный в 1922 году из СССР. Друзья не отказались от своего учителя и стремились продолжить его дело – развивали идеи интуитивного знания и самоценности личности.

Впоследствии эти люди так или иначе оказали влияние на мировоззрение Даниила Ювачева. Более 15 лет они были восторженными слушателями и почитателями его творчества. Я. Друскину во время блокады удалось сохранить сочинения Хармса.

В 1922 году Друскин, Введенский и Липавский создали тройственный союз, а себя стали называть чинарями. Через три года в этот союз приняли и Даниила Ювачева. Именно в это время он и взял себе псевдоним Хармс – множественное число английского слова «harm» – «напасти». Под этим псевдонимом Д. Ювачев и стал скандально известен среди литераторов-авангардистов. Также он поменял и свой титул, вместо «визиря зауми» он стал «чинарем-взиральником».

Свои произведения, написанные для детей, Даниил Ювачев подписывал и другими псевдонимами: Чармс, Шардам и т. д. Своей настоящей фамилией Даниил Хармс никогда не пользовался.

В марте 1926 года Д. Хармса приняли во Всероссийский союз поэтов, где во вступительной анкете его псевдоним был закреплен. В этот союз Даниил Хармс представил большое количество своих произведений, некоторые из которых – «Стих Петра Яшкина – коммуниста» и «Случай на железной дороге» – были опубликованы в малотиражных сборниках Всероссийского союза.

В этот период Д. Хармс писал только детские стихотворения, и в СССР до конца 1980-х годов было напечатано лишь одно «взрослое» стихотворение Д. Хармса «Выходит Мария, отвесив поклон».

Благодаря членству в литобъединении Даниилу Хармсу была предоставлена возможность читать свои стихи перед широкой публикой. Этой возможностью Хармс воспользовался всего лишь один раз – в октябре 1926 года.

Хармс писал необычные стихотворения, драматичность которых была скрыта за их игровым началом. В 1926 году он и А. Введенский пытались поставить синтетический спектакль авангардистского театра «Радикс», который назывался «Моя мама вся в часах». К сожалению, этот спектакль так и не был до конца подготовлен.

Даниил Хармс через некоторое время после неудавшейся постановки спектакля познакомился с К. Малевичем. Впоследствии они стали очень дружны и Малевич даже подарил поэту свою книгу «Бог не скинут» с надписью «Идите и останавливайте прогресс»».

Позже, в 1936 году, уже после смерти К. Малевича на панихиде по художнику Д. Хармс прочитал свое стихотворение «На смерть Казимира Малевича».

Во многих произведениях Д. Хармса присутствует драматическая нота – «Лапа», «Искушение», «Месть», «Елизавета Бам» и т. д.

Пьеса «Елизавета Бам» 24 января 1928 года была представлена на единственном вечере «Объединения Реального Искусства» (ОБЭРИУ). В «Объединение Реального Искусства» входили в то время Д. Хармс, А. Введенский, К. Вагинов, Н. Заболоцкий, И. Бахтерев и Н. Олейников.

Д. Хармс реальным искусством называл слово, «очищенное от литературной шелухи». По его мнению, это было «чистотой порядка»: «Я думал о том, как прекрасно все первое. Как прекрасна первая реальность... Я творец мира, и это самое главное во мне. Я делаю не просто сапог, но раньше всего я создаю новую вещь. Мне важно, чтобы... порядок мира не пострадал, не загрязнился от соприкосновения с кожей и гвоздями. Чтобы... он сохранил бы свою форму, остался бы тем же, чем был, остался бы чистым. Когда я пишу стихи, то самым главным кажется мне не идея, не содержание, не форма и не туманное понятие „качества“, а нечто еще более туманное, непонятное рационалистическому уму: это чистота порядка. Истинное искусство... создает мир и является его первым отражением. Оно обязательно реально...».

Это общество просуществовало всего лишь три года (1927–1930) и никаким образом не затронуло творческие принципы Даниила Хармса. Н. Заболоцкий дал Хармсу следующую характеристику: «Поэт и драматург, внимание которого сосредоточено не на статической фигуре, но на столкновении ряда предметов, на их взаимоотношениях».

В конце 1927 года Б. Житков и Н. Олейников образовали Ассоциацию писателей детской литературы и пригласили в нее Д. Хармса.

Иногда Даниил Хармс рассуждал довольно странно: «...Великого императора Александра Вильбердата при виде ребенка тут же начинало рвать. ...Во времена Александра Вильбердата показать взрослому человеку ребенка считалось наивысшим оскорблением. Это считалось хуже, чем плюнуть человеку в лицо, да еще попасть, скажем, в ноздрю. За “оскорбление ребенком” полагалась кровавая дуэль».

С 1928 по 1941 год Даниил Хармс сотрудничал в журналах для детей «Чиж», «Еж», «Сверчок» и «Октябрята», в этот период он опубликовал около 20 детских книг. Эти произведения были естественным продолжением в творчестве Д. Хармса, они также наполнены игровой стихией.

Дневники и письма, написанные Хармсом в это время, свидетельствуют, что подобные произведения он писал исключительно ради заработка, и большого значения для автора они не имели.

Только благодаря стараниям С. Я. Маршака они были опубликованы. Эти произведения впоследствии резко критиковали, в «Правде» в 1929 году даже вышла статья «Против халтуры в детской литературе». Большинство исследователей творчества Д. Хармса этим и объясняют постоянную смену псевдонимов поэта.

Газета «Смена» в апреле 1930 года о некоторых неопубликованных произведениях Д. Хармса отзывалась как о «поэзии классового врага». Это стало предвестием ареста Д. Хармса в конце 1931 года и последующей ссылки в Курск. Его произведения стали воспринимать как «подрывную работу» и «контрреволюционную деятельность».

Ссылку Даниил Хармс отбывал вместе с А. Введенским. Н. Олейникова, их друга, расстреляли в 1937 году. А. Введенского в 1941 году, в самом начале войны, повторно арестовали. Объяснением этому было то, что А. Введенский был бывшим репрессированным, впоследствии его «принудительно эвакуировали». По дороге к месту заключения он погиб.

Через некоторое время, в 1932 году, Хармс вернулся в Ленинград. После этого в его творчестве произошли некоторые изменения. Поэзия стала менее важной в жизни поэта, количество написанных им стихотворений стало резко сокращаться. Существуют сведения, что последние свои стихотворения он написал в 1938 году.

В это время Д. Хармс написал известную свою повесть «Старуха». Затем вышли в свет его прозаические сочинения: «Сцены», «Случаи» и т. д. В произведениях Д. Хармса прослеживается один общий момент – существуют как бы два главных героя: лирический герой (это может быть заводила, затейник, визионер и так далее) и подчеркнуто наивный и простой рассказчик-наблюдатель, повествующий совершенно беспристрастно, иногда с долей цинизма.

В своем творчестве Даниил Хармс стремился показать жестокое несоответствие «непривлекательной действительности». Все это видно благодаря точной передаче с помощью жестов, точных деталей, речевой мимики и т. д.

Наряду с дневниками («Пришли дни моей гибели»), Д. Хармс писал и рассказы: «Упадание», «Реабилитация», «Рыцари», «Помеха». В этот период своей жизни Хармс наполнял свои произведения своеобразной жестокостью, пошлостью, чувством полной безысходности и власти полоумного произвола.

В 1933 году Д. Хармс, увлеченный известной московской актрисой Клавдией Васильевной Пугачёвой, писал ей: «...вы – это уже не вы, не то, чтобы вы стали частью меня или я частью вас, или мы оба частью того, что раньше было частью меня самого, если б я не был сам той частицей, которая в свою очередь была частью... Простите, мысль довольно сложная...».

Также Даниил Хармс писал ей довольно интересные стихотворения, которые, к сожалению, пропали. Удалось сберечь лишь несколько строк.

Когда в густой траве гуляет конь,

Она себя считает конской пищей.

Когда в тебя стреляют из винтовки,

И ты протягиваешь к палачу ладонь,

То ты ничтожество, ты нищий...

Когда траву мы собираем в стог,

Она благоухает. А человек, попав в острог,

И плачет, и вздыхает,

И бьется головой, и бесится,

И пробует на простыне повеситься...

В 1937 году Д. Хармс опубликовал свое произведение «Из дома вышел человек...», которое он объявил детской песенкой. Это во многом обострило ситуацию. Целый год произведения Д. Хармса не печатали в «Чиже», а это было очень важно для него: «...Продал чужую партитуру „Руслана“ за 50 рублей... Сделано последнее. 3 октября 37-го года».

В 1939 году Д. Хармс написал: «Интересно, что бессмертие всегда связано со смертью и трактуется разными религиозными системами либо как вечное наслаждение, либо как вечное страдание, либо как вечное отсутствие наслаждения и страдания».

В той или иной степени тема смерти и бессмертия присутствует практически во всех произведениях Даниила Хармса. Другими излюбленными его темами были некрофилия, педофилия, эротика, иногда переходящая в откровенную пошлость, и другие не менее необычные темы.

В этот период жизни Д. Хармс постоянно находился в долгах, денег не хватало. Но, несмотря на это, он писал стихи каждый день, зная, что при его жизни они вряд ли будут опубликованы. И его действительно не печатали, а в августе 1941 года арестовали за «пораженческие высказывания». На свободу он уже не вышел: через некоторое время поэт скончался в тюремной психиатрической больнице от истощения.

В протокола допроса Даниила Хармса от 23 декабря 1931 года были следующие строки: «В область детской литературы наша группа привнесла... заумь, которую я в предыдущем протоколе назвал контрреволюционной.

К наиболее бессмысленным своим стихам... я отношусь весьма хорошо, расценивая их как произведения качественно превосходные».

Д. Хармс был настроен категорически против новой власти. Это просматривалось не только в его творчестве, но и в повседневной жизни. По воспоминаниям: «Даниил Иванович никогда не говорил “Ленинград”. Только “Петербург”. Улицу свою никогда не называл Маяковской, только Надеждинской».

Из показаний Антонины Оранжереевой в Ленинградском НКВД: «Ювачев-Хармс в кругу друзей доказывал, что поражение СССР в войне с Германией якобы неизбежно. Заявлял, что посылают защищать Ленинград невооруженных бойцов. Хармс-Ювачев говорил, что... необходимо уничтожить весь пролетариат...».

На фронте Хармс не был, его комиссовали как психически больного человека.

Позже он говорил: «Если государство уподобить человеческому организму, то в случае войны я хотел бы жить в пятке».

Существует мнение, что Хармса арестовали по доносу. Исследователь его творчества и жизни утверждал: «Хармс с друзьями собирались и куражились в доме у женщины, муж которой был начальником следственного отдела Ленинградского НКВД! В доме чекиста они вели себя, как всюду. Донос в деле, конечно, есть».

Произведения Даниила Хармса, даже уже опубликованные, были непопулярны вплоть до начала 1960-х годов. В 1962 году был издан сборник его детских стихотворений «Игра». Вообще его детские стихотворения, по мнению критиков, наполнены особой домашней атмосферой.

Иван Иваныч самовар

Был пузатый самовар

Трехведерный самовар.

В нем качался кипяток,

Пыхал паром кипяток,

Разъяренный кипяток...

Около 20 лет после этого Хармса пытались изображать своеобразным веселым детским массовиком-затейником. Его стихи даже использовали при создании детских мультфильмов. Однако подобный образ совершенно не согласовывался с содержанием большинства его произведений.

С 1978 года в ФРГ начали публиковать собрание сочинений Д. Хармса. Эту публикацию подготовили благодаря сохраненным В. Эрлем и М. Мейлахом рукописям Хармса.

К середине 1990-х годов Даниила Хармса признали одним из основных представителей русской художественной словесности 1920–1930-х годов, которая в определенной степени противостояла советской литературе. Его произведения стали переиздавать, изучать в учебных заведениях.

22 декабря 2005 года в Санкт-Петербурге в честь Даниила Хармса была открыта мемориальная доска. Место для ее установки выбрано не случайно. Она была размещена на фасаде дома №11 на улице Маяковского. Именно по этому адресу и жил поэт до самого своего ареста.

Установку мемориальной доски приурочили к столетию «мастера литературного абсурда».

На памятнике архитектор также вырезал название одного из стихотворений поэта «Из дома вышел человек». Существует мнение, что именно так и был арестован Даниил Хармс – в домашней одежде вышел из дома и больше туда не возвратился...

Николай Михайлович Рубцов. «Я умру в крещенские морозы...»

Однажды поэт Николай Рубцов написал:

Я умру в крещенские морозы.

Я умру, когда трещат березы.

А весною ужас будет полный:

На погост речные хлынут волны!

Из моей затопленной могилы

Гроб всплывет, забытый и унылый,

Разобьется с треском, и в потемки

Уплывут ужасные обломки.

Сам не знаю, что это такое...

Я не верю вечности покоя!

Кто мог тогда подумать, что это стихотворение станет пророческим.

Николая Рубцова, пожалуй, можно назвать самым злополучным поэтом России. Он не только сам умудрялся раз за разом попадать в неприятности, но и втягивал в них окружающих. При этом поразителен тот огромный поэтический дар, которым Рубцов был наделен от природы.

Родился Николай Рубцов в городе Емецке 3 января 1936 года. Отец Николая, Михаил Андрианович Рубцов, работал в местном леспромхозе в должности начальника ОРСа. Мать, Александра Михайловна Рубцова, была обычной домохозяйкой.

Семья Рубцовых была достаточно большой: мать, отец, три сына и три дочери. Николай родился пятым ребенком, долгое время был самым младшим, а потому находился в центре внимания не только своих родителей, но и остальных детей.

Накануне войны Николай Рубцов вместе со своей семьей переехал в Вологду. Там его отец начал работать в горкоме партии, откуда в 1942 году был призван на фронт. Это стало трагедией для семьи, так как незадолго до этого умерли жена Михаила Андриановича и две его старшие дочери. Разумеется, бросить своих детей одних старший Рубцов никак не мог, поэтому обратился за помощью к своей сестре Софье Андриановне. И тут Михаила ждал еще один неприятный сюрприз. Его сестра наотрез отказалась взять к себе всех его детей, согласившись приютить только старшую дочь – Галину. Младшие дети, оставшись без опеки отца, оказались разбросанными по стране: Альберт попал в ФЗУ, Борис и Николай – в Красковский дошкольный детдом.

Жизнь Николая Рубцова в детдоме оказалась несладкой. Шла война, в стране был голод. Единственное, что поддерживало силы маленького Коли – это тарелка постного бульона и 50 граммов хлеба, выдаваемые раз в день. Оголодавшие дети вынуждены были воровать продукты в ближайших населенных пунктах, на полях и огородах, а временами побирались на улицах.

Несмотря на то что всем детям в детдоме жилось нелегко, Коле приходилось гораздо тяжелее, ведь прошло совсем немного времени с того момента, как мальчик потерял сначала мать, а затем отца, братьев и сестер. Сильнее чем голод его угнетало одиночество, тем более что его младшего брата Бориса, с которым они вместе попали в детдом, через какое-то время решили оставить в Краскове, а Колю отправили в другой детский дом, находившийсяся в Тотьме. Маленький Борис был последней ниточкой, которая связывала Колю с семьей и родным домом, и вот она оборвалась. Единственная надежда была на отца, который вскоре вернулся с войны, однако и она не оправдалась.

Михаил Андрианович Рубцов, на время войны вынужденный отдать своих детей в чужие руки, не собирался вспоминать о них, вернувшись домой. Вскоре он женился и переехал в другой город, у него появились другие дети и он окончательно забыл и о Коле, и о его братьях, и о теперь уже взрослой дочери.

Тем временем Коля потихоньку обживался в детдоме и вскоре стал лучшим учеником. Третий класс мальчик закончил с наивысшими результатами, а потому был награжден похвальной грамотой. В это же время он написал свое самое первое стихотворение, о котором впоследствии говорил с немного ироничной грустной усмешкой.

Характер Коли, воспитанного в дружной семье, всегда был очень ласковым. Его товарищи по детдому не раз с удивлением наблюдали, как обиженный мальчик отбегал в сторону, закрывал лицо руками и плакал. Может быть именно благодаря этому Николай на протяжении всей своей детдомовской жизни находился под благосклонным покровительством воспитателей и сверстников, за что и получил кличку «Любимчик».

Летом 1950 года Николай Рубцов закончил семь классов, получил диплом и охотно покинул стены родного детдома. Вскоре он приехал в Ригу, где попытался поступить в мореходное училище, о котором мечтал последние несколько лет. К сожалению, его мечта так и не осуществилась, поскольку в училище брали юношей, которым уже исполнилось 15 лет, а Коля был на год моложе. Огорченный неудачей, молодой человек неохотно вернулся в Тотьму и поступил учиться в лесной техникум.

Однако мечте Рубцова о море, несмотря ни на какие жизненные препоны, все же суждено было сбыться. В 1952 году после окончания техникума он приехал в Архангельск, где, выгадав момент, устроился работать на старое судно «Архангельск» помощником кочегара.

Команда «старой калоши» состояла преимущественно из закоренелых бичей, взять над которыми верх оказалось не так просто, как мнилось Коле. Сильные, повидавшие жизнь мужики и в грош не ставили худенького наивного юнца, однако в море и под присмотром капитана остерегались задирать своего малолетнего товарища.

Николай проработал на «Архангельске» несколько месяцев, а затем уволился, чтобы продолжить учиться. В 1953 году он приехал в Киров, поступил в горный техникум, через год бросил его и начал беспорядочно ездить по стране, перебиваясь случайными заработками.

Весной 1955 года Николай Рубцов вернулся в Вологду и, движимый случайным порывом, сделал попытку найти отца. Зная, что он бросил детей, Коля, тем не менее, пересилил себя и первым пошел на контакт. Но встреча не принесла ему желаемого облегчения. У Михаила Андриановича Рубцова были новая жена, дети, хорошая работа в ОРСе и отдельная квартира. Появление почти забытого сына его определенно не обрадовало. Понявший это Николай молча повернулся и ушел. Вскоре он получил приглашение от своего старшего брата, Альберта, приехать и устроиться на работу к нему на особый полигон под Ленинградом, расположенный недалеко от поселка Приютино.

Николай вновь встретился со своим старшим братом, который к тому времени был давно женат и очень обрадовался родственнику. Коля быстро устроился на работу, поселился в местном общежитии, где вскоре встретил свою первую любовь – Таисию.

Красивая улыбчивая девушка необычайно понравилась Коле, но, увы, не взаимно. Тем не менее Таисия не отказывалась от свиданий с Николаем и охотно прогуливалась с ним по центральной улице поселка. Однако счастье Рубцова длилось недолго – в 1955 году ему пришлось идти служить в армию. Облегченно вздохнувшая Таисия проводила его с приличествующей случаю печалью, немного подумала и вышла замуж за другого.

Служил Николай на Северном флоте, визирщиком на эскадренном миноносце. Он быстро нашел общий язык с товарищами и легко преодолевал трудности, вскоре заслужив право приходить на заседания литературного объединения при известной в то время газете «На страже Заполярья», в которой вскоре начали появляться его стихи, которые, однако, не отличались особыми литературными достоинствами.

Осенью 1959 года Рубцов закончил службу и устроился работать на Кировский завод в Ленинграде. Там он впервые в жизни стал получать большую зарплату, которая позволяла холостому поэту нормально существовать, питаясь не только хлебом, макаронами и чаем. В одном из своих писем Альберту Коля с каким-то радостным недоумением признавал: «С получки особенно хорошо: хожу в театры и в кино, жру пирожное и мороженое и шляюсь по городу, отнюдь не качаясь от голода». Однако написанные ниже в том же письме строчки, напротив, дышать печалью: «Живется как-то одиноко, без волнения, без особых радостей, без особого горя. Старею понемножку, так и не решив, для чего же живу».

В 1960 году Рубцов регулярно посещал литературный кружок при газете «Кировец» и собрания литературного объединения «Нарвская застава». В это время он много писал. Это были и серьезные, и юмористические произведения, которые пользовались у коллег большим успехом.

В 1962 году вышла первая книга Рубцова «Волны и скалы». Немного позднее на одной из вечеринок он встретился с Генриеттой Меньшиковой. Вскоре они поженились, а спустя несколько месяцев у них родилась дочь, которую назвали Еленой. Рубцов, который еще в детстве остался без семьи, держа на руках маленького хрупкого ребенка, был вне себя от счастья. Дочка. Его собственная. Самый близкий человек в этом мире. Только одно событие омрачило для Николая этот год – умер от рака его отец. Несмотря на то, что Михаил Андианович уже давно умер в сердце своего сына, узнав о смерти отца, поэт все же огорчился.

Вскоре Рубцов легко поступил в Литинститут и спустя немного времени стал очень популярным у столичных читателей. Его стихи «Добрый Филя», «Осенняя песня» и «Видения на холме» были опубликованы и стали широко известными. Отношение к поэту среди его коллег тем не менее было разным. Некоторые считали Рубцова бездарным, другие одиозным, и только некоторые видели в нем гениального поэта.

Люди, хорошо знавшие Рубцова по годам его обучения в Литинституте, считали поэта очень мнительным и суеверным. Он с удовольствием рассказывал товарищам истории о нечистой силе и нередко гадал на различных предметах.

Однажды Рубцов принес в свою комнату в общежитии несколько листов черной копировальной бумаги, вырезал из них самолетики, открыл окно и сказал друзьям: «Каждый самолет – судьба. Как полетит – так и сложится. Вот судьба... (и он назвал имя одного из своих приятелей-студентов)». Черный самолетик вылетел на улицу из окна, плавно пролетел несколько метров и мягко приземлился на дорожку под окном. Второй самолетик повел себя точно также, а вот третий, о котором Рубцов сказал, что это его судьба, подхваченный случайным порывом ветра, резко взмыл вверх и вдруг, совершив крутой вираж, стремительно упал вниз, ударившись о землю. Бумага смялась. Увидев это, Рубцов побледнел, захлопнул окно, выбросил оставшуюся бумагу и больше никогда не гадал на судьбу. Еще несколько дней после этого происшествия Рубцов ходил мрачный и подавленный.

Зимой 1963 года Рубцов пьяным пришел в Центральный дом литераторов, устроил там скандал и драку, за что его в первый раз выгнали из Литинститута. Приказ об отчислении был подписан на следующий день после происшествия.

Ректор, человек незлопамятный и понимающий, далеко не случайно решил обойтись с нарушителем порядка столь сурово. Это объяснялось тем, что молодой поэт за время обучения в институте ранее уже неоднократно являлся главным действующим лицом пьяных историй, а происшествие в Доме литераторов лишь подтолкнуло руководство к принятию окончательного решения.

К счастью, вскоре выяснилось, что Рубцов был гораздо меньше виноват в происшедшем, чем казалось на первый взгляд, и ему с некоторыми оговорками разрешили продолжить обучение в институте. Ректор Литинститута И. Н. Серегин издал новый приказ, который гласил: «В связи с выявленными на товарищеском суде смягчающими вину обстоятельствами и учитывая раскаяние тов. Рубцова Н. М., восстановить его в числе студентов 2-го курса...».

Разумеется, ректор предполагал, что после такого случая Рубцов станет более осторожным и перестанет вести себя столь вызывающе. Он ошибся. Не прошло и полугода, как Николай стал инициатором новой скандальной истории. И вновь события развернулись в Центральном доме литераторов.

Николай в компании близких друзей сидел в кафе и отмечал очередное знаменательное событие. Молодые люди весело смеялись и шутливо хлопали друг друга по плечам. Рубцов весело рассказывал собутыльникам смешные истории и читал последние стихи. На сердце у него было удивительно легко. Однако приятный поначалу вечер закончился скандалом.

Незадолго до закрытия кафе Рубцов полушутливо потребовал у официантки водки. Девушка, и без того поглядывавшая на них с подозрением, решила не рисковать и отказала, заявив, что спиртное закончилось. При этом она на глазах Рубцова всего через несколько минут отнесла полный графин водки другим, более важным посетителям. Разумеется, пьяный и безмерно возмущенный Рубцов не стерпел и решительно заявил официантке: «Дадите водки – уйдем, нет – тоже уйдем, но платить за столик не будем!»

Официантка немедленно пожаловалась метрдотелю, который в свою очередь вызвал милицию. Студентов вывели из ресторана и повезли в местное отделение, но по дороге товарищи Рубцова таинственным образом исчезли и поэтому вся вина за произошедшее в ресторане легла на Николая.

Этот случай окончательно истощил терпение ректора института, и 26 июня того же года проштрафившийся Рубцов с позором был окончательно изгнан из института.

Невезение поэта в подобных случаях поразительно. Неприятности сопровождали его на протяжении всей жизни. Однако, к удивлению друзей, после отчисления из Литинститута Николай не потерял оптимизма, напротив, внешне он выглядел неплохо и, видимо, не бедствовал. Объяснялось это достаточно просто. В то время его личная жизнь протекала более чем благополучно. С женой и дочерью у него были очень хорошие отношения, а журналы «Молодая гвардия» и «Юность» впервые опубликовали достаточно большие сборники его стихов. Таким образом, у поэта была не только моральная, но и финансовая поддержка. Однако вечное невезение Рубцова, временно задремав, вскоре проснулось и с огромным энтузиазмом взялось за дело.

Деньги, полученные от издательств, быстро закончились, а взять новые ему было неоткуда. Мизерные гонорары, присылаемые из газеты «Ленинское знамя», где он периодически печатался, никаким образом не могли покрыть издержки Николая. Молодой человек голодал, ходил в жалких обносках и не имел возможности даже лишний раз помыться.

И тут, как будто финансовых неприятностей было мало, пришла новая беда. Безработный Рубцов был публично объявлен тунеядцем. Его портрет был вывешен в сельпо деревни, где он был прописан, а сам поэт раскритикован общественностью. Вот тут он понял, каково быть объектом насмешек людей. То обозленный на весь свет, то теряющий сознание от голода, то плачущий от бессильной обиды, Рубцов нашел утешение в своем творчестве. Единственным, что поддерживало его силы в эти дни, стали самогон и водка, которыми его угощали такие же, как он, безработные опустившие люди. Тем не менее именно в это неблагополучное для него время Рубцов написал стихи, которые в дальнейшем в большинстве своем вошли в число лучших произведений российской поэзии.

Зимой 1965 года Николай Рубцов, благодаря помощи своих друзей, опять вернулся к учебе в Литературном институте. Тем не менее, поскольку столичной прописки у поэта не имелось, ему пришлось постоянно переезжать с места на место, ночуя то у своих друзей, то в заброшенных домах, то на вокзальных скамейках. Весной 1965 года его неприкаянная жизнь закончилась. Он в третий раз был отчислен из института за очередную пьяную выходку, опять привлекшую к себе внимание органов правопорядка.

На этот раз отчисление Рубцова даже не обсуждалось. Ректор института решительно положил перед неудачливым студентом его документы и с облегчением указал на дверь. Рубцов, не удержавшись, расплакался и с тяжелым сердцем вышел на улицу.

Несчастья продолжали преследовать поэта. В том же году его теща, настроив дочь против зятя, начала изводить Николая, подталкивая его уйти из дома. В конце концов поэт так и сделал. Следующие несколько лет он скитался по стране, побывав даже в Сибири. Перебиваясь случайными заработками, голодая, лишенный крова и близких людей, поэт тем не менее продолжал писать. Именно тогда из-под его пера вышел очередной сборник стихов, который Рубцов назвал «Звезда полей». Эта книга, которую он опубликовал, вернувшись, наконец, в столицу, сделала поэта популярным и привела его в Союз писателей.

Через некоторое время Николаю показалось, что его личная и профессиональная жизнь начала устраиваться. Ему дали комнату в общежитии. Он наконец-то закончил Литинститут и начал работать в редакции газеты «Вологодский комсомолец». Затем он получил небольшую однокомнатную квартиру, которая показалась полунищему поэту верхом роскоши. Казалось бы, жизнь постепенно налаживалась, но ожидания Николая не оправдались. 2 мая 1969 году в его жизнь вошла Людмила Дербина, в конце концов приведшая поэта к гибели.

Рубцов познакомился с Дербиной в общежитии Литературного института, однако в первую их встречу поэт произвел на нее весьма отталкивающее впечатление. В то время Рубцов носил ветхое неприметное пальто, старый вытертый берет и буквально разваливающиеся ботинки. Неудивительно, что Люда с отвращением от него отвернулась. Но прошло четыре года, Дербина случайно прочитала книгу Рубцова «Звезда полей», и мир для нее изменился.

К моменту следующей встречи с Рубцовым у Дербиной позади уже было неудачное замужество, от которого осталась маленькая дочь. Услышав, что личная жизнь Николая тоже не устроена, она захотела узнать его получше. У них завязался бурный роман, и Люда вместе с дочерью переселилась поближе к Рубцову.

Молодая Дербина, неосмотрительно отдавшая свое сердце Николаю, изо всех сил «хотела сделать его жизнь более-менее человеческой...» Хотела упорядочить его быт, внести хоть какой-то уют. Он был поэт, а спал как последний босяк. У него не было ни одной подушки, была одна прожженная простыня, прожженное рваное одеяло. У него не было белья, ел он прямо из кастрюли. Почти всю посуду, которую я привезла, он разбил. Купила я ему как-то куртку, замшевую, на “молнии”. Через месяц спрашиваю – где? Он так спокойно: “А-а, подарил, понравилась тут одному”.

Все восхищались его стихами, а как человек он был никому не нужен. Его собратья по перу относились к нему снисходительно, даже с насмешкой, уж не говоря о том, что равнодушно. От этого мне еще более было его жаль. Он мне говорил иногда: “Люда, ты знай, что, если между нами будет плохо, они все будут рады...”

Отношения между Рубцовым и Дербиной были очень неровными. Их знакомые постоянно удивлялись – Николай и Люда то ссорились и расходились навсегда, то вдруг неожиданно опять сходились и некоторое время жили душа в душу. Создавалось впечатление, что над этой парой витало какое-то проклятье, которое не позволяло им ни жить вместе, ни окончательно разойтись.

Зимой 1971 года Рубцов отчаялся что-либо изменить в своей жизни. Как будто ощущая тяготеющее над ним проклятье, он написал в «Элегии»: «Я умру в крещенские морозы...» Говорят, что у многих поэтов и писателей есть дар предвидения, возможно, и Рубцов был им наделен, поскольку написанные им роковые слова оказались пророческими.

В декабре этого года Николай и Люда в очередной раз поссорились и разошлись. 5 января Дербина, решив простить возлюбленного, приехала к нему домой, где они не просто помирились, а решили наконец узаконить свои отношения, то есть пожениться. Регистрация брака была назначена на 19 февраля.

18 января Рубцов и Дербина пошли в паспортный стол, чтобы прописать Люду в квартире Николая, но получили категоричный отказ, поскольку в квартире Рубцова не было место для ребенка Дербиной. Расстроенные молодые люди вышли из жилконторы и решили зайти к друзьям, работавшим в редакции газеты «Вологодский комсомолец», но намерения своего так и не выполнили. Проходя мимо знаменитого среди журналистов ресторана «Север», пара неожиданно встретила не вполне трезвую компанию друзей-журналистов. Обрадовавшись неожиданному развлечению, Рубцов и Дербина решили пойти с ними в шахматный клуб, чтобы отметить там день рождения одного из знакомых.

В разгар веселья Николай, бывший уже сильно навеселе, неожиданно приревновал подругу к журналисту Задумкину, сидевшему неподалеку. Ценой невероятных усилий Люде удалось превратить назревающий скандал в шутку. Рубцов успокоился, но обрадовалась Дербина слишком рано. Вся изрядно подвыпившая компания отправилась на квартиру Рубцова, чтобы продолжить вечеринку. И тут события приняли опасный оборот.

В Николае вновь разгорелась ревность. Он начал скандалить и кидаться с обвинениями на Задумкина. Собутыльники Николая, видя, что поэта не удастся утихомирить так же легко, как в ресторане, спешно откланялись и удалились. В квартире остались только Рубцов и Людмила. Упреки посыпались с новой силой. Николай обвинил возлюбленную в измене не только с Задумкиным, но и с другими журналистами, а также рассказал, что он сделает с ней и ее предполагаемыми любовниками. У слушавшей его женщины от таких откровений буквально волосы встали дыбом. Потрясенная Людмила на этот раз решила не просто уйти от Николая, а никогда больше к нему не возвращаться.

Уже значительно позже, рассказывая свою историю в отделении милиции, в полном отчаянии, но твердо она говорила: «Я замкнулась в себе, гордыня обуяла меня. Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущегося Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд.

Какой брак?! С этим пьянчужкой?! Его не может быть!

– Гадина! Что тебе Задумкин?! – кричал Рубцов. – Он всего лишь журналистик, а я поэт! Я поэт! Он уже давно пришел домой, спит со своей женой и о тебе не вспоминает!..

Рубцов допил из стакана остатки вина и швырнул стакан в стену над моей головой. Посыпались осколки на постель и вокруг. Я молча собрала их на совок, встряхнула постель, перевернула подушки...

Рубцова раздражало, что я никак не реагирую на его буйство. Он влепил мне несколько оплеух. Нет, я их ему не простила! Но по-прежнему презрительно молчала. Он все более накалялся. Не зная, как и чем вывести меня из себя, он взял спички и, зажигая их, стал бросать в меня. Я стояла и с ненавистью смотрела на него. Все во мне закипало, в теле поднимался гул, еще немного, и я кинулась бы на него! Но я с трудом выдержала это глумление и опять молча ушла на кухню...

Где-то в четвертом часу я попыталась его уложить спать. Ничего не получилось. Он вырывался, брыкался, пнул меня в грудь... Затем он подбежал ко мне, схватил за руки и потянул к себе в постель. Я вырвалась. Он снова, заламывая мне руки, толкал меня в постель. Я снова вырвалась и стала поспешно надевать чулки, собираясь убегать.

– Я уйду.

– Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь меня оставить в унижении, чтобы надо мной все смеялись?! Прежде я раскрою тебе череп!

Он был страшен. Стремительно пробежал к окну, оттуда рванулся в ванную. Я слышала, как он шарит под ванной, ища молоток... Надо бежать! Но я не одета! Однако животный страх кинул меня к двери. Он увидел, мгновенно выпрямился. В одной руке он держал ком белья (взял его из-под ванны). Простыня вдруг развилась и покрыла Рубцова от подбородка до ступней. “Господи, мертвец!” – мелькнуло у меня в сознании.

Одно мгновение – и Рубцов кинулся на меня, с силой толкнул обратно в комнату, роняя на пол белье. Теряя равновесие, я схватилась за него, и мы упали. Та страшная сила, которая долго копилась во мне, вдруг вырвалась, словно лава, ринулась, как обвал... Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой своей рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить его за горло. Он крикнул мне: “Люда, прости! Люда, я люблю тебя!” Вероятно, он испугался меня, вернее, той страшной силы, которую сам у меня вызвал, и этот крик был попыткой остановить меня. Вдруг неизвестно отчего рухнул стол, на котором стояли иконы, прислоненные к стене. На них мы ни разу не перекрестились, о чем я сейчас горько сожалею. Все иконы рассыпались по полу вокруг нас. Сильным толчком Рубцов откинул меня от себя и перевернулся на живот. Отброшенная, я увидела его посиневшее лицо. Испугавшись, вскочила на ноги и остолбенела на месте. Он упал ничком, уткнувшись лицом в то самое белье, которое рассыпалось по полу при нашем падении.

Я стояла над ним, приросшая к полу, пораженная шоком. Все это произошло в считанные секунды. Но я не могла еще подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией. Уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, он задохнулся...

Тихо прикрыв дверь, я спустилась по лестнице и поплелась в милицию. Отделение было совсем рядом, на Советской улице...»

Ю. Нагибин, описывая произошедшие в квартире Рубцова события, писал в своем дневнике: «Когда он, хрипя, лежал на полу, она опомнилась и выбежала на улицу. “Я убила своего мужа!”, – сказала она первому встречному милиционеру. “Идите-ка спать, гражданка, – отозвался блюститель порядка. – Вы сильно выпимши”. – “Я убила своего мужа, поэта Рубцова”, – настаивала женщина. “Добром говорю, спать идите. Не то – в вытрезвитель”. Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут случился лейтенант милиции, слышавший имя Рубцова. Когда они пришли, Рубцов не успел остыть. Минут бы на пять раньше – его еще можно было бы спасти...».

Людмила Дербина была приговорена Вологодским городским судом «к семи годам лишения свободы за умышленное убийство в ссоре, на почве неприязненных отношений». Отсидев в тюрьме пять с половиной лет, Дербина была амнистирована. Выйдя на свободу, она написала книгу «Воспоминания», где подробно, ничего не приукрашивая, описала жизнь и смерть Николая Рубцова.

В 1973 году могила Николая Рубцова была увенчана мраморным надгробием – плитой с изображенным на ней барельефом Рубцова, под которым была аккуратно выбита строка из его собственного стихотворения: «Россия, Русь! Храни себя, храни!».

Марина Ивановна Цветаева – гениальная поэтесса, смелый критик, автор многочисленных биографий великих современников, ее произведения входят в сокровищницу русской литературы XX века.

Марина Цветаева стала символом эпохи уходящего романтизма, на смену которому приходила прагматичная революционная проза. Жизнь и творчество Марины Цветаевой были полны трагизма, чувственности, а ее смерть оставила неизгладимый след в сердцах почитателей цветаевского таланта.

Детство и юность поэтессы

Информация о том, кто такая Марина Цветаева, ее биография, интересные факты о ней – все это довольно подробно изложено в интернет-энциклопедии Википедия, поэтому давайте попробуем взглянуть на поэтессу немного иначе – например, глазами ее современников.

Родилась Цветаева Марина Ивановна 26 сентября, когда праздновался день святого Иоанна Богослова, в 1892 году. Детство малышки размеренно текло в уютном московском особняке под присмотром любящей матери – талантливой, виртуозной пианистки Марии Мейн. Отец девочки, Иван Владимирович, был филологом и довольно известным искусствоведом, преподавал на одном из факультетов Московского университета, а в 1911 году основал Музей изящных искусств.

С малых лет Марина Цветаева росла в атмосфере творчества и семейной идиллии, а праздники, такие как день рождения или Рождество, отмечались с непременными маскарадами, приемами, подарками. Девочка была очень талантлива, с четырех лет прекрасно рифмовала, могла свободно говорить на двух языках, обожала поэмы Пушкина и с удовольствием декламировала их восторженным слушателям.

Игра на пианино давалась будущей поэтессе несколько хуже: по ее воспоминаниям, девочка не чувствовала в себе тяги к музицированию. Вскоре мама Цветаевой заболела чахоткой и, несмотря на все попытки вылечиться, умерла.

Оставшийся с четырьмя детьми отец Цветаевой пытался дать им достойное образование, однако не желал посвящать отпрыскам все свое время. Сестры поэтессы и ее брат вели достаточно самостоятельную жизнь, рано стали интересоваться политикой и противоположным полом.

Марина Цветаева сосредоточилась на изучении искусства, отечественной и зарубежной литературы, прослушала на одном из факультетов Сорбонны курс лекций по старофранцузской литературе, однако завершить образование не смогла. Благодаря матери Марина Цветаева прекрасное владела иностранными языками, это позволило ей зарабатывать достаточные средства и не бедствовать.

Начало творческого пути

Биография Марины Цветаевой полна перипетий, ее краткое счастье всегда сменялось длительными невзгодами. Все это повлияло на творчество поэтессы, придало некий романтический трагизм ее стихам и прозе. Первые пробы пера состоялись весной 1910 года, когда юная Марина Цветаева на собственные средства издала свой первый стихотворный сборник «Вечерний альбом». В него вошли школьные сочинения поэтессы, каждая страница этой книги была пропитана любовью и надеждой, и несмотря на юный возраст автора, труд оказался весьма достойным.

Второй сборник вышел спустя пару лет и заслужил весьма лестные отзывы именитых писателей, таких как Гумилев, Брюсов, Волошин. Цветаева активно участвует в разных литературных кружках, делает первые попытки писать в качестве литературного и поэтического критика, и первая ее работа на этой ниве посвящается творчеству Брюсова. Революция и последовавшая за ней гражданская война тяжелым грузом ложатся на плечи Цветаевой, которая была не в силах смириться с «красно-белой трещиной», разделившей тогда великую страну на две части.

Сестра Марины Цветаевой приглашает ее провести лето 1916 года в Александрове, насладиться спокойствием и уютом семейного очага. Это время проходит для Цветаевой плодотворно: поэтесса пишет несколько циклов стихов и публикует их с успехом. Анна Ахматова, которой Цветаева посвящает одно из стихотворений, на литературной встрече в Петербурге говорит, что восхищается ее стихами, и пожимает руку на прощанье. Современники отмечают, что это была встреча двух великих поэтов, двух вселенных, одна из которых была безмерна, а другая – гармонична.

Революция заставила Цветаеву по-новому взглянуть на жизнь. Постоянная нехватка денег вынуждала ее много работать и писать не только стихи, но и пьесы. В какой-то момент Цветаева осознала, что не может жить в революционной России, поэтому последовала за своим мужем Сергеем Эфроном и сначала эмигрировала в Чехию, а потом переехала в Париж. Этот город стал для нее неиссякаемым источником вдохновения, здесь поэтесса сотрудничает с журналом «Версты» и печатает такие произведения, как:

• Драматическое произведение «Тезей», полное тоски по несбывшимся надеждам (1926 год).
• Поэмы «Маяковскому», «С моря», «Новогоднее» (с 1928 по 1930 год).
• Прозаические произведения: печальный «Дом у старого Пимена», восхитительная «Мать и музыка», сдержанный «Мой вечер» (с 1934 по 1938 год).

Личная жизнь поэтессы

Личная жизнь Марины Цветаевой, по воспоминаниям ее сестры, была яркой и полной событий, а о ее романах судачила вся творческая богема. Если говорить кратко, то поэтесса была весьма ветреной особой, однако брак, заключенный в 1912 году с Сергеем Эфроном, стал для нее настоящим союзом на всю жизнь.

Краткая биография Марины Цветаевой, написанная ее близким другом, сообщает, что встреча будущих супругов состоялась в курортном городке Коктебель, куда Эфрон приехал отдохнуть и прийти в себя после трагического самоубийства матери. Они почувствовали друг в друге родственные души и вскоре поженились, а меньше чем через год, незадолго до дня рождения Марины Цветаевой, на свет появилась ее дочка Ариадна.

Однако счастливое супружество длилось недолго, скоро брак оказался на грани распада, и виной тому была София Парнок – юная, но весьма талантливая переводчица и литератор. Вспыхнувший бурный роман Марины длился два года, эта история заставила ее мужа сильно переживать, однако Эфрон смог ее простить и принять. Цветаева же отзывалась об этом периоде своей жизни как о катастрофе, говорила о странностях и превратностях любви к мужчинам и женщинам. Позднее поэтесса напишет стихи о любви, посвященные Парнок, которые наполнят ее книги особым романтизмом.

Вернувшись к мужу, Марина Ивановна Цветаева в 1917 году родила вторую дочку, которую назвала Ириной. Этот период был, пожалуй, самым тяжелым, Эфрон выступает ярым противником красных и примыкает к белой армии, оставив жену с двумя дочерьми на руках.

Поэтесса оказалась совершенно к этому не готова, от голода и безысходности женщина была вынуждена отдать девочек в приют. Через несколько месяцев младшая дочь Марины Цветаевой умирает, а старшую мать забирает домой.

В конце весны 1922 года она вместе с маленькой дочкой перебирается к мужу, который в тот момент учился в Пражском университете. Об этом периоде своей жизни Цветаева отзывалась как о метаниях «между гробом и люлькой», их семейная жизнь с Эфроном была полна нужды и безысходности. Муж случайно узнает о ее романе с Константином Родзевичем, и это заставляет его страдать от ревности, однако жена вскоре разрывает отношения с любовником. Через пару лет на свет появляется сын Марины Цветаевой, который дает ей надежду на счастье.

Через год семейство перебирается в Париж, а материальное положение ухудшается до предела. Цветаева зарабатывает писательством сущие копейки, а старшая дочь выбивается из сил, вышивая шляпки. Эфрон тяжело заболел и работать не мог, на Цветаеву все это оказывает гнетущее давление, она перестает уделять себе внимание и резко стареет. От безысходности семья принимает решение вернуться на родину, надеясь на лояльное отношение новой власти.

Родина. Смерть

Советская Россия встретила Цветаеву совсем не ласково: через несколько месяцев после возвращения сначала арестовывают ее дочь, а затем мужа. Мечты поэтессы о счастливой жизни, о внучке, которую она воспитывала бы, рассыпались в прах. Со дня ареста Цветаева думает только о том, как бы собрать передачки, заниматься творчеством у нее нет никаких сил. Вскоре мужа приговаривают к расстрелу, а дочь отправляют в ссылку.

После смерти мужа любовь в душе поэтессы умирает, унося с собой все то, что делало ее счастливой. Через несколько месяцев после начала войны Цветаеву вместе с сыном отправляют в эвакуацию в тыл, она едва успевает попрощаться со своим единственным другом Пастернаком, именно он принесет ей веревку для перевязки вещей, которая в дальнейшем сыграет роковую роль. Шутя, Борис говорит Марине: «Эта веревка настолько крепкая, хоть сам вешайся».

Марина отправилась в тыл с сыном на пароходе, плывшим по реке Каме. Состояние поэтессы было ужасным, она потеряла смысл жизни, даже сын не согревал ее сердце. Проведя немного времени в эвакуации в Елабуге, поэтесса повесилась на той самой веревке, что принес Борис Пастернак. Ее друзья и поклонники задавались вопросом: почему Цветаева так поступила, в чем были причины самоубийства? Ответ был скрыт в ее предсмертных записках к сыну, друзьям, ведь Цветаева между строк намекнула, что не могла больше жить без любимых людей и стихов.

Похоронена поэтесса на Петропавловском кладбище города Елабуги. Церковные каноны запрещают отпевать самоубийц, однако через много лет, по многочисленным просьбам верующих, патриарх Алексий II разрешает провести обряд для поэтессы. Спустя ровно пятьдесят лет ее отпевают в храме Вознесения, что у Никитских ворот.

Дети Марины Цветаевой не оставили потомков. Сын погиб в боях и похоронен на кладбище города Браслава в Белоруссии. Ее старшая дочь прожила довольно долго и умерла в преклонном возрасте бездетной. К сожалению, признание пришло к Цветаевой только после трагической гибели. Автор: Наталья Иванова